Ирина Старшенбаум: «В пять лет я впервые посмотрела "Жмурки" и полюбила Балабанова — а через него и Петербург!»

Почему секс — во всем, зачем нужен координатор интимных сцен и как целоваться по команде Тодоровского

АНТОН: Видел твой фотосет для кавера Собака.ru — и захотелось поговорить с то­бой, Ира, о сексуальности и сексе.

ИРА: Так сразу? (Смеется.)

АНТОН: Ну правда. Есть ощущение, что ты, как говорят зумеры, находишься в своей секси-эре. Как будто перешла от образов girl next door к ролям femme fatale.

ИРА: Не факт! Хотя вот в Театре Наций я сей­час точно роковая дама — играю Одинцову в «Отцах и детях»: режиссер Семен Серзин перенес тургеневский конфликт во времена перестройки. А вот в кино все не так фамфа­тально! Например, в мае выйдет комедийный роуд-муви «Туда» Ивана Петухова со мной и Петром Федоровым, и там я очень ранимая, инфантильная девушка — актриса, которая настолько не хочет встречаться с собой, что придумала себе сотню образов, перетекая из одной выдуманной роли в другую.

АНТОН: Но ты ощущаешь свою сексуальность?

ИРА: У меня сейчас эра после 30, где я ощу­щаю свой аппликатор Кузнецова. (Смеется.)

АНТОН: (Смеется.) Это супер!

ИРА: Но если без шуток, для меня сексуаль­ность — это про принятие себя, своего тела, забота о себе. Осознание сексуальности — не константа, которая с тобой всегда, а ежеднев­ный путь к тому, чтобы перестать себя ругать, критиковать и, наоборот, начать хвалить даже за какие-то мелочи. Когда ты в контакте со своей под­линной сексуальностью, ты не всегда роковая соблазнительница, сражающая всех одним взглядом, а женщина, которая просто любит жизнь. Потому что сделать себе хороший кофе с утра…

АНТОН: …это тоже секс!

ИРА: Точно! И читать классную книгу — тоже секс!

АНТОН: Посоветуй, пожалуйста, хороший секс на вечер!

ИРА: Книга музыкального про­дюсера Рика Рубина The Creative Act. A Way of Being («Творчество как способ существования», афо­ристичный мануал, как быть ху­дожником в широком смысле. — Прим. ред.) — это топ. Или вот «Пробуждение внутреннего ге­роя. 12 архетипов» Кэрол Пир­сон! Секс — это про то, чтобы выбирать только то, что ты хо­чешь. Даже про то, чтобы поста­вить ромашки или ветки дере­вьев в красивую керамическую вазу, которую ты слепила сама! Для меня это все про жизнь.

АНТОН: Ты сейчас как Чарльз Буковски, только он говорил, что ответ на все — это не секс, а стиль.

ИРА: В каком-то смысле это как тантра — когда ты настолько хо­чешь предлагаемое миром, что как будто занимаешься сексом со всем. Это, конечно, если что, метафорически! Но мне хочет­ся сохранять этот энергообмен во всём — уметь отдавать и прини­мать. А иногда и брать. Я полу­чаю невероятное удовольствие, отдавая. И не меньше кайфую от всего, что предлагает мне жизнь.

АНТОН: А в актерстве такая схе­ма работает?

ИРА: Да! В творчестве, как и в об­щении между людьми, тоже очень много сексуальной энер­гии. Если она есть, то все полу­чилось. Значит, всё в свободном полете, где нет страхов и зажи­мов. У меня так было, например, в Петербурге на съемках «Лета» Кирилла Се­ребренникова (вольная фантазия-байопик о Ленинградском рок-клубе, Викторе Цое, Майке Науменко, Андрее Панове и других, Ирина сыграла в нем Наталью Науменко. — Прим. ред.). Чистая поэзия и чувственность на экране. А черно-белая эстетика, как в ита­льянском неореализме, все это только под­черкивает. И вообще, мне кажется, феномен «Гоголь-Центра» как раз про внутреннюю свободу, молодость, драйв. Когда не важно, сколько тебе лет, но ты кайфуешь от того, что делаешь.

АНТОН: А есть ли в нашем кино секс? И уме­ют ли его снимать? Как, скажем, любимый тобою и мною Бертолуччи.

ИРА: Да, в «Ускользающей красоте» ниче­го не происходит, но ты весь фильм умира­ешь от того, как это сексуально! Знаешь, я не раздеваюсь в кино, и мне важно, чтобы секс был только там, где это сценарно оправданно. А красиво его можно снять и в одежде. Пой­ми правильно: гениальному режиссеру я бы с радостью доверилась, если бы осознавала, зачем нужно обнажение. И мы бы сделали в этом смысле что-то концептуально классное и смелое. А когда просто говорят: «Бу­дет украшением фильма» — такое сразу нет. Мне непонятно, что мы хотим показать. Про­сто красивые тела?

АНТОН: Если бы Ларс фон Триер снимал тре­тью часть «Нимфоманки», согласилась бы поучаствовать?

ИРА: В третьей — нет, там уже все сказа­но. Пусть уж лучше что-то новенькое тогда. (Смеется.)

АНТОН: Секс на экране и в жизни — две большие разницы. Как думаешь, почему?

ИРА: Потому что нет ничего более несек­суального, чем сцена секса перед камерой. И под напряженными взглядами съемочной группы на киноплощадке! И ты, Антоша, как человек, с которым у нас была полуинтим­ная сцена в сериале «Надвое» Валерия Тодо­ровского, как никто это знаешь! Расслабиться и получить удовольствие просто невозмож­но! (Смеется.)

АНТОН: Ты профи — все выглядело макси­мально естественно! У нас ведь даже поце­луя не было — скорее дружеский жест.

ИРА: Ну как это не было! Валерий Петрович сказал: «У тебя такая сцена — будешь цело­ваться с каким-нибудь парнем из массовки». И я попросила, чтобы я сама выбрала актера, судорожно думая, кто бы это мог быть. В го­лову сразу пришло: «Антон!» И вот я уже пишу тебе: «Мне нужна твоя очень странная помощь».

АНТОН: Спасибо тебе! Дебютировать в кино поцелуем с Ирой Старшенбаум в кадре у замечательного режиссера — мечта! (Смеет­ся.) Так, а если играют профессиональные актеры, как решается вопрос с разделением чувств и работы?

ИРА: Ты слышал про intimacy coach?

АНТОН: Воу! Как это?

ИРА: Это координатор интимных сцен. В этом плане было здорово сниматься у Майкла Уинтерботтома — с нами как раз работала intimacy coach (у обладателя «Золотого мед­ведя» «Берлинале» за «В этом мире» Ира сы­грала главную героиню в «Шошане» — дра­ме о нахождении Палестины под британским контролем, премьера состоялась на фестива­ле в Торонто в 2023-м. — Прим. ред.). Спер­ва у нас были с координатором встречи по зуму: мы обсудили, что и как будем делать. Результат переговоров intimacy coach зафик­сировала в специальном соглашении, кото­рое подписали все стороны: я, мой партнер Дуглас Бут, режиссер, продюсеры. Всё для того, чтобы никто не чувствовал себя диском­фортно. Просто поверь: когда ты полуголая или изображаешь секс в кадре, то находишь­ся в очень уязвимом положении. Когда мы за­кончили снимать интимную сцену, к нам по­дошла координатор, и мы с Дугласом сделали вместе с ней практику с дыханием, чтобы растождествиться энергетически со своими персонажами. И мы еще раз прого­ворили, что никакого неуместного влечения друг к другу не испытываем.

АНТОН: Как реагировал режис­сер «Круглосуточных тусовщиков» Уинтерботтом?

ИРА: Майклу Уинтерботтому 64 года, и он из другого поколения, которое привыкло все делать по хардкору. Но он на всё это пошел без вопросов. Только и сказал: Oh! Intimacy coach! Okay, let`s try!

АНТОН: То есть все сложилось?

ИРА: Мы даже зафиксировали, что войдет в финальный монтаж! Например, «только кусочки Ирининой спи­ны». В нашем кино иногда используют какие-то отснятые материалы без предупреж­дения — увы, со мной так бывало.

АНТОН: Ну это гадко, да.

ИРА: И это притом, что я всегда и всё прого­вариваю. Мне кажется, это нормально и се­годня должно быть очевидно, как дважды два, — договоренности затем, чтобы их со­блюдать. Но иногда на твою уязвимость про­сто забивают: «Это ж актеры — смонтируем, нормально будет».

АНТОН: Как говорится, тогда нормально де­лайте, нормально и будет.

ИРА: Да, еще раз проговорю: обнажение мо­жет быть уместным и оправданным. Но часто это просто эксплуатация на экране женского тела — почти никогда мужского. В 99 % случа­ев речь про женщин. И зачастую все сопряже­но с сексизмом, когда тебе просто приходится жестко отстаивать свои границы. Начина­ющие актрисы не всегда могут за себя посто­ять — им говорят: «Да ладно, ты же артистка, снимай штаны», и они делают. А это в каком-то смысле сексуализированное насилие.

АНТОН: По сути, да.

ИРА: Пока у нас нет женского актерского ко­мьюнити. Но, может, ребята из индустрии прочитают это наше интервью — и поду­мают десять раз, прежде чем делать. Ну и еще скажу так: секс сейчас как будто вооб­ще обесценился, а кино — просто отраже­ние жизни.

АНТОН: А кто для тебя секс-символы в кино?

ИРА: Жанна Моро, Моника Витти. При этом они обе были не особо замечены в раздева­нии! Из актеров — Хавьер Бардем, мне ка­жется, очень секси: в нем столько мужского.

АНТОН: Нравится, что ты называешь не са­мые очевидные имена. Не Джонни Деппа с Брэдом Питтом. Хотя последний с возрас­том становится все лучше.

ИРА: Да, он как будто заматерел, что ли. Мне кажется, у тебя тоже такой тип взросления — ты чем старше становишься, тем у тебя это все больше проявляется. Так что посылаю тебе обаяние Брэда Питта.

АНТОН: (Смеется.) Спасибо! Плюсую Барде­му, кто-нибудь еще из мужчин?

ИРА: Надо подумать: все-таки хочется назвать того, на кого я смотрю и кайфую. Ну, кстати! Какой прекрасный Олег Янковский был!

АНТОН: Это мой самый любимый россий­ский актер.

ИРА: Вообще если актер не сексуален, мне ред­ко интересно на него смотреть. Для меня это про star power. В театре, мне кажется, можно и без этого, а экран как будто в большинстве случаев не прощает отсутствия сексуальности.

АНТОН: Соглашусь. Вообще у тебя собралась отличная компания: Бардем, Янковский, Вит­ти, Моро.

ИРА: Знаешь, кто еще? Оскар Айзек из «Дюны» и «Сцен из супружеской жизни». И невероятный Адам Драйвер — люблю его еще со времен «Девочек». Ну и наверняка еще у Куарона кто-то был, мне всегда нравят­ся его актеры.

Пальмы в снегу в новом «Фишере» и как Ира росла на «Жмурках» Балабанова

АНТОН: Так, а во втором сезоне «Фишера», тру-крайм-нуара про поиски маньяка, я на­деюсь, ты раздаешь не только танатос, но и эрос?

ИРА: Мэйнли, я бы сказала!

АНТОН: Ин дженерал, окей! (Смеется.)

ИРА: Вообще у меня очень брутальная роль — Надежды, главы милиции в южном городе Курортном, которую даже мужчины побаиваются.

АНТОН: Брутальная, как и сам сериал.

ИРА: Скажу честно, я соблазнилась пойти в этот эксперимент потому, что шоуранне­ры Сережа Кальварский и Наташа Капусти­на увидели меня по-своему, по-новому и под меня написали в «Фишере» роль. Это было так искренне, что я прониклась их отношени­ем. К тому же Кальварский из Петербурга — и кто, если не он, может создать тру-крайм. (Смеется.)

АНТОН: Родной «Расчленинград»! Зная, что ты веришь в энергии, занимаешься йогой и вообще светлый, духовный человек, ду­маю, для тебя это точно был вызов.

ИРА: Это правда: мне бывает сложно захо­дить на темную сторону, это точно не зона моего комфорта. Я сразу поняла, что съем­ки будут трудными. И не ошиблась: погода была отвратительная — дождь, снег, грязь, рядом лежит труп. И вот ты стоишь и дума­ешь: «Как вообще я оказалась в этой точ­ке!» В какой-то момент все было настолько реалистично, что даже не смешно. Особен­но сцены в морге, где ты видишь, скажем так, части когда-то человеческого бытия.

АНТОН: Про что твоя героиня Надежда?

ИРА: В одной из сцен человек, которо­му нужна помощь, спрашивает: «Надеж­да есть?» А она отвечает: «Надежда есть, я и есть Надежда». В этом она вся: о-о-очень сильная. В ответе не только за себя, но и се­стру, которую воспитывает, и, кажется, за всех вокруг. Она — человек с открытым сердцем! Действительно такая немного всем мама — и потому очень народная. А еще Надежда умеет выживать в мужском, кри­минальном и жестоком мире.

АНТОН: Второй «Фишер» — это какие годы?

ИРА: 1990-е! Кстати, считаю, что настоящий феминизм начался в Советском Сою­зе. Круче феминисток, чем в СССР, не было нигде. А потом у нас все украли западные корпорации. (Смеется.)

АНТОН: Стащили наш кейс.

ИРА: Правда — огромное уважение к таким женщинам, как Надежда. Их не сломить! Когда я готовилась к роли, смотрела архив­ные интервью с милиционерами из 1990-х. В те времена и сами ор­ганы правопорядка не особенно жаловали в обществе, а уж жен­щинам из органов было совсем не­просто. При этом они просто фан­тастические — такие тонкие, при макияже, рассказывают, что чи­тают и какие классические кон­церты посещают. И хотя живут в мире, где ежедневно встречают­ся со смертью и жесточайшими штуками, остаются людьми. Преклоняюсь.

АНТОН: А как на этот раз распределяют­ся роли в оперативно-следственном треугольнике: персонажи Янковского, Яцен­ко и твоя героиня? Вы втроем распутываете дело о маньяке?

ИРА: Там новый треугольник и новая исто­рия. У меня, как главы милиции города Ку­рортного, есть молодой помощник.

АНТОН: Протеже.

ИРА: Что-то вроде. Его играет, кстати, артист пе­тербургского ТЮЗа им. Брянцева, ученик Сер­гея Бызгу в РГИСИ Никита Худяков, для ко­торого это вообще первая роль в кино. Очень классно было за ним наблюдать — не скажешь, что дебют. Худяков, как молодой Бельмондо, все время ходил в пальто. Мы даже смеялись со съемочной группой, что Никита на стиле. В общем, отличный парень. А герой Вани Ян­ковского, следователь Боков из первого сезо­на, приезжает в Курортный, чтобы помочь нам с расследованием серии убийств.

АНТОН: Атмосфера мрачного тягучего нуара, как в первом сезоне, вернется?

ИРА: Да, в «Фишере» все круто стилизова­но — такая черная, кровавая и немного лин­чевская реальность. И даже Том Форд из «Под покровом ночи» чудился в какие-то мо­менты. Не знаю, как в итоге всё решат на монтаже, но в съемках красной нитью прохо­дило, что в одной из главных ролей — при­рода. Мы снимали зимой в Абхазии. Пред­ставь: пальмы в снегу, с деревьев свисают заледеневшие мандарины и апельсины. Та­кой стык жизни и смерти. Легендарный и ге­ниальный оператор Максим Осадчий (опера­тор-постановщик «Сталинграда», «Кококо», «Девятой», лауреат премий «Золотой орел», «Ника» и «Белый квадрат». — Прим. ред.) за­фиксировал всю эту макабрическую красоту.

АНТОН: Ого! И сложно было сниматься?

ИРА: Максим в основном снимал одним длинным кадром, поэтому важно было, что­бы каждый артист вставал на заранее обо­значенные метки и не сходил с точки до окончания мотора.

АНТОН: Долгий тейк — это всегда непросто. Особенно для массовки, эпизодников.

ИРА: Не только для них! Иногда ты видишь сцену по-другому, хочешь поменять мизансцену, а тебе говорят: «Нет». (Смеется.)

АНТОН: Мы с тобой миллениалы, так что, можно сказать, мы выросли на тру-крайме! В нашем детстве по ТВ постоянно показы­вали «Криминальную Россию», «Следствие вели...», сериалы «Бригада», «Бандитский Петербург». Смотрела?

ИРА: Я не фанатка этой эстетики, но актер­ские работы там классные. Из нашего куль­турного кода 1990-х мне нравится «понятий­ность». В том смысле, что я люблю людей, которые могут договориться «по понятиям»: раз обещал — сделал. Потому что сама ста­раюсь быть человеком слова.

АНТОН: Забавно, что 1990-е именно так в тебе отложились — и тру-крайм тебя не обошел!

ИРА: Знаешь, я тот самый человек, которо­му папа в мои пять лет постоян­но включал «Жмурки» Балабано­ва. Так что мой тру-крайм — это Алексей Октябринович Балаба­нов! (Смеется.) А еще Балаба­нов — мой любимый русский ре­жиссер. В нем столько правды, подлинности, самобытности: фан­тастический масштаб личности. Больше всего ценю, когда режис­сер умеет создавать на экране свои миры — и досконально понимает, по каким законам они существуют. Вот у Алексея Ок­тябриновича это точно было. Может, через Балабанова я и полюбила Петербург. Силь­но полюбила.

Как Петербург славится Блиновыми, а Ира (спойлер!) скоро станет местной

АНТОН: Не каждый воспримет это как компли­мент — но у тебя абсолютно наш, петербург­ский вайб!

ИРА: Спасибо, Антош! Забавно, что в Москве даже мои давнишние знакомые часто гово­рят: «Ты из Питера, здесь не росла!» А я ко­ренная москвичка в каком-то неприличном даже поколении! В Москве жили и мама с па­пой, и бабушки с дедушками с обеих сторон, в том числе автор множества книг по кризис­ной терапии, психиатр и суицидолог Геннадий Старшенбаум, и прабабушки с прадедушками. Одни — из самого центра столицы, другие — из ближайшего Подмосковья, из Истры. Но игру в петербурженку я охотно поддерживаю: «Да-да, у нас в Петербурге…»

АНТОН: Это очень по-петербургски: мифоло­гизировать реальность!

ИРА: Да я и сама начинаю верить в этот миф! Я сам обманываться рад — такое! Петер­бург никогда меня не предавал, всегда удивля­ет и интригует. Здесь, если идешь к друзьям в гости, то их соседом оказывается обяза­тельно или шаман, или лучший в городе ка­као-мастер, тут же во дворе-колодце поблизо­сти — классный ресторан или один из лучших в мире баров. Петербург как кино с сюжетны­ми твистами — здесь никогда и ничего нель­зя планировать.

АНТОН: Иногда кажется, что жить в Петербур­ге — это какой-то особый вид практики, как там йога или випассана.

ИРА: Да, этот особый ритм нужно еще сло­вить! Петербург — эклектичный портовый го­род: здесь много свободы, творческой энер­гии. Это эклектика, в которой скрывается гармония. И это то, к чему в последнее время я внутренне стремлюсь. Так что когда у меня получается взять несколько выходных, всег­да еду в Петербург, чтобы выдохнуть. Как буд­то местные ветра выдувают все лишнее. А те­перь буду делать это чаще!

АНТОН: Откроем секрет?

ИРА: Та-дам! Да, я решила поменять курс и по­жить на два города — недавно в Петербурге у меня появилась своя небольшая мансарда. Зову тебя на новоселье!

АНТОН: Раз ты теперь наполовину петербур­женка, настало время подушнить и устроить сеанс психоанализа. Ты вообще анализирова­ла свою «петербургскость»? Какие фирмен­ные локальные черты в себе обнаружила?

ИРА: Сейчас надо хвалить себя и вас? (Смеется.)

АНТОН: Ни в коем случае: мы в Петербурге про самокритику, не ломай вайб! (Смеется.) Хотя вот недавно я слушал подкаст про Грузию — в Тбилиси, наоборот, все себя всё время хва­лят. Мы, петербуржцы, так пока не умеем.

ИРА: Свобода и свободолюбие — все петер­буржцы как будто про это. И я, попадая сюда, чувствую себя свободной — как будто сле­тает человек в футляре или остается висеть в шкафчике где-то в Москве. А еще склон­ность к саморефлексии и самоанализу — это тоже мое, не только ваше.

АНТОН: Радует, что ты не назвала снобизм и то, что все петербуржцы — душнилы! (Смеется.)

ИРА: Кстати, я люблю усложнять какие-то вещи. А вот от снобизма стараюсь уходить. Мне кажется, моя профессия его не терпит. Если ты сноб, то не сможешь по-настоящему полюбить персонажа, который тебе не бли­зок, и с ним актерски соединиться. А я неж­но отношусь и к соседской девчонке Юле из «Вторжения» Федора Сергеевича Бондарчука, и к эксцентричной петербурженке Ире из «Надвое», и к столкнувшейся с домашним наси­лием и мистикой Ане из «Сестер», и к несги­баемой социалистке Шошане.

АНТОН: Где тебя чаще всего можно встре­тить в Петербурге? Принимаются только локации-фавориты!

ИРА: О, их очень много — записывай!

АНТОН: Погнали!

ИРА: Люблю БДТ. Там служит — да-да, именно служит, как говорят актеры ста­рой школы! — мой друг Гена Блинов, от­личнейший артист. Из музеев мне нравит­ся ходить к Ахматовой в Фонтанный дом, где также кабинет Бродского — постоянная экспозиция, в которой собраны его подлин­ные вещи: от печатной машинки до крова­ти, руля от «Мерседеса» и детских игру­шек. Почему-то даже многие петербуржцы там не были. Очень жду апгрейда и переот­крытия после реставрации Дома Радио на его историческом месте — на Итальянской улице, им активно занимается в том числе мой друг Сережа Яковлев (экс-замглавреда российского Esquire, с Домом Радио со­трудничает как приглашенный бренд-директор, создающий коммуникационную стратегию. — Прим. ред.).

АНТОН: А что по заведениям? Что где ешь в Петербурге — общепит здесь и в Москве ведь кардинально отличается.

ИРА: Начнем с того, что я вообще не хожу в рестораны в Москве. Как тебе такое?! Раз­ве что бываю в заведениях моего прия­теля, ресторатора Ильи Тютенкова. А так я обожаю готовить дома: зову друзей, запе­каю какую-нибудь роскошную рыбу, ово­щи, нарезаю зеленый салат с апельсином и заправляю маслом из тыквенных семе­чек. А еще варю настоящий церемониаль­ный какао по рецепту, который мне передала преподаватель по йоге. И люблю повто­рять дома блюда, которые подсмотрела где-нибудь в кафе — недавно из Кали­нинграда привезла рецепт пиццы из гречневой муки с томатами и сыром.

А вот в Петербурге ловлю совсем другой вайб: могу пойти в «Смену» и сидеть полдня завтракать. Обожаю ресторанную группу Duoband, и это взаимно — у нас с ребятами много лет отличные отношения. Да и во­обще — я фанатка шефа Дмитрия Блинова. Так что Петербург для меня славен Блиновыми: Геной и Дмитрием. (Смеется.)

Друзья смеются, что пока Стар­шенбаум не сходит в Duo Asia, она не уедет из Петербурга. Часто за­бегаю туда прямо перед cапсаном: о эти сумасшедше вкусные тако с угрем, огурцом и сливочным сыром, о эти димсамы с крабом и гребешком! И конечно, боже­ственные хенд-роллы с тунцом.

АНТОН: Вы прослушали арию в исполнении Ирины Старшенбаум!

ИРА: Зря ты начал эту тему — ре­стораны в Петербурге! Теперь меня не остановить! А вот в Birch было трогательно: мы приш­ли с нашей общей подругой На­стей Барановой (CEO отелей Wynwood. — Прим. ред.). Пода­ют сет: черную икру в небольшой баночке, на которой была наклее­на наша с Настей фотография из соцсетей. То есть они заранее уз­нали, что мы дружим, нашли наш общий снимок, вырезали, наклеи­ли. Я даже расплакалась в момен­те, как это было мило.

С заведением твоих друзей Ezo Izakaya тоже забавно получилось. Там был мой самый любимый то­матный мисо. Я, можно сказать, только из-за него приезжала в Пе­тербург — и всегда ребятам в Ezo об этом говорила. И вот недавно его вывели из меню. Я прихожу, ко мне сра­зу подбегает девушка с трагическим лицом: «Мы знали, однажды наступит этот день, но его больше нет…» И сразу приносит десерт. То есть чтобы я не так сильно расстраива­лась, меня накормили тортом. Такая человеч­ность — это невероятно. Что еще? Раньше мы часто бывали в «Ателье Tapas & Bar»: на Пе­троградке вообще своя атмосфера.

АНТОН: Это город внутри города.

ИРА: Да… Совсем другие ощущения, как буд­то ты во сне. На Петроградке часто бываю в Frantsuza Bistrot, там невероятный луковый суп. Но это тоже Duoband — я просто кочую по их заведениям. Сейчас подумала, что в Пе­тербурге человек соразмерен городу. Здесь в рестораны ходят по-соседски, все друг дру­га знают, и рестораторы понимают — схал­турить невозможно: сейчас эти люди у меня в гостях — и завтра они придут снова.

Почему кот Григорий — главный по счастью

АНТОН: Давай раскачаем в тебе скиллы пе­тербурженки и займемся саморефлекси­ей. Топ-5 твоих самых сложных решений в жизни?

ИРА: Во-первых, перестать себя критико­вать. Осознать, что мне не нужен никто, чтобы доказать свою ценность, и взять от­ветственность полностью на себя. Вто­рое решение — не предавать себя. Это то, к чему я иду всю жизнь. Учусь уходить от­туда, где нехорошо, где не влюблена, где не чувствую себя правдиво, даже в мело­чи. Кто сказал, что надо сидеть и терпеть, если что-то не нравится?! Просто встаешь и уходишь.

АНТОН: Ну, всё, абсолютная петербурженка.

ИРА: (Смеется.) Вообще я тут подумала, что умею довольно легко принимать решения! Раз — и уже реализую.

АНТОН: Тяжело отказываться от крупных, но не классных проектов?

ИРА: Да я все время так делаю. Кто-то не по­нимает, как это — не соглашаться, напри­мер, на фильмы-миллиардники с народной медийностью — но я все-таки верю в свой путь. Последнее время я часто снимаюсь в дебютах. Или вот сыграла сразу в двух роуд-муви за полтора года — «Втроем» и «Туда», хотя по идее так не делается. Но я закрываю глаза и слушаю, что говорит мое сердце. Звучит, быть может, как трюизм, но к этому не так-то просто прийти. Это настоящее ис­кусство — жить по сердцу.

АНТОН: Кажется, многие вообще не понима­ют, как это. Расскажи!

ИРА: Творческое начало, которое заложе­но в человеке божественным, идет от сердца, а ум должен его обслуживать. Ум создан, что­бы следовать сердцу. Но зачастую происходит ровно наоборот.

АНТОН: Так, это четвертое. Пятое?

ИРА: Наверное, работа на сцене в театре. У меня же нет актерского образо­вания. Но мой любимый прием — бросаться с разбегу в ледяную воду, не задавая лишних вопросов. Поэтому мой первый спектакль был сразу у Константина Богомо­лова («Дядя Лева» в Театре на Ма­лой Бронной — адаптация пьесы Леонида Зорина «Покровские во­рота». — Прим. ред.). Второй — постановка «Наедине» Никиты Кобелева, где я одна 30 минут дер­жу все внимание зала, читая моно­лог. И я себя уважаю за то, что по­шла на это. Или, например, у меня был травматичный опыт с пени­ем на сцене. Это было так болез­ненно, что я забыла на какой-то пе­риод, что вообще люблю петь. Но сейчас в «Отцах и детях» есть ку­сочек, где я снова пою, преодоле­вая страх. И когда все получается, чувствую себя настоящей бес­страшной амазонкой.

АНТОН: Какой день своей жиз­ни ты ни за что и никогда не вер­нула бы?

ИРА: Знаешь, я верю, что наш путь такой, какой есть, и другой невоз­можен. Несмотря на трагические точки, это твоя матрица, снежин­ка и мандала. Без них это уже бу­дешь не ты.

АНТОН: Давай тогда про радост­ное: топ-5 самых счастливых мо­ментов в твоей жизни?

ИРА: (На колени к Ире запрыги­вает кот породы сфинкс Григорий.) Вот кот пришел, и я очень счастлива! Он у меня кос­мический: странный пришелец, без ко­торого жизнь точно не была бы такой вол­шебной. Если брать ощущения, то настоящее счастье я испытала на Каннском кинофестива­ле, когда фильм «Лето» Кирилла Серебренни­кова был в конкурсной программе. Это не про тщеславие, а такая незамутненная детская ра­дость, когда чувствуешь, что сбылась мечта. Для меня счастье вообще часто связано с про­фессией, поэтому когда я снималась у Майкла Уинтерботтома в «Шошане», то испытывала просто невероятные чувства. А потом фильм еще и побывал на фестивале в Торонто.

АНТОН: Кот, Канны, Торонто, что еще?

ИРА: Кот Григорий, конечно, главный! Навер­ное, счастье — это когда у меня появился свой дом. Всегда думала, что это такая техническая вещь. Но оказалось, для меня дом — это мой храм. И я открыла в себе новый скилл: продю­сирование своего пространства.

АНТОН: «Продюсирование пространства» — надо запомнить!

ИРА: Это вообще мое любимое: когда меня спрашивают, кем бы я была, если не ак­трисой, всегда говорю, что занялась бы продюсированием.

АНТОН: И последнее, пятое?

ИРА: Чувство единения с другими женщинами. В какой-то момент я осознала тему сестрин­ства. Для меня великая точка счастья, что одна женщина может быть для другой опорой.

АНТОН: И в финале — про бесконечность: ка­кие твои ценности и убеждения никогда не поменяются?

ИРА: Я никогда никому не позволю с собой раз­говаривать или как-то взаимодействовать с по­зиции принижения моего достоинства — жен­ского и человеческого. Сейчас точно. Никогда не буду врать себе и делать что-то без любви. Вообще ничего. Я даже чай не завариваю без любви.

Фото: Андрей Кирсанов

Главный редактор: Яна Милорадовская

Текст: Антон Рудзат, Eлена Анисимова

Продюсер: Дарья Венгерская

Стиль: Данил Хорунжий

Визаж: Полина Нагорных

Волосы: Юля Сливка

Гафер: Евгений Щугров

Фэшн-координатор: Наталья Савельева

Ассистент продюсера: Дарья Кукушкина

Ассистент стилиста: Екатерина Шаповалова

Ретушь: Анастасия Билык

Благодарим галереи  MYTH и 3L Gallery за предоставления объекта Милены Стрелковой из серии «Срезанный сад».