Одной из самых громких новостей середины марта стало заявление спикера Совета Федерации Валентины Матвиенко о том, что прием в университеты Москвы и Петербурга следует сократить, набирая в них столько студентов, «сколько нужно по нужным специальностям». Эти слова вызвали бурную реакцию в обществе. Некоторые увидели в них намек на ограничение для абитуриентов из регионов поступать в столичные вузы, хотя позднее в Совфеде такую трактовку назвали некорректной. И все же, правда ли в Петербурге и Москве учится слишком много студентов? Есть ли смысл в том, чтобы пытаться снизить их количество? И почему, даже если задаться такой целью, это будет не так просто? Объясняют эксперты в области высшего образования.
«Давайте поставим задачу: в течение пяти лет, [понятно, что] это по щелчку не делается, уменьшать наборы в высшие учебные заведения [крупнейших городов]. [Нужно] набирать столько, сколько нужно по нужным специальностям и не более того. Остальные пусть учатся у себя дома. У нас идет обезлюживание Дальнего Востока, Северов и так далее», — такие слова произнесла в среду на одном из официальных совещаний спикер Совета Федерации Валентина Матвиенко.
По словам главы Верхней Палаты, сейчас крупные города вроде Москвы, Петербурга или Казани «собирают молодежь» со всей страны. По словам Матвиенко, необходимо сделать акцент на учебные заведения других городов. «Где родился, там и пригодился. Давайте сделаем акцент на региональные университеты», — заключила глава Совфеда.
Валентина Матвиенко
Председатель Совета Федерации:
В 90-е годы, когда было безденежье, ввели частично платное образование… Начали безо всяких оснований просто бездумно увеличивать прием студентов на платное обучение… штамповать специалистов по профессиям, которые не нужны, и вместо истории успеха, на которую рассчитывали родители, посылая из глубинки ребенка учиться в Москву, получалась история неудачников, которые идут работать после получения образования, я не знаю, менеджерами в торговые сети.
На этом фоне ряд СМИ стали писать о том, что речь может идти об ограничении приема абитуриентов из регионов в столичные вузы. Однако позднее сенатор Андрей Клишас заявил, о том, что речь об ограничения не шла. На совещании в Совфеде речь шла о том, насколько эффективна действующая система приема в вузы, заявил он.
Тем не менее общественная дискуссия вокруг заявлений Валентины Матвиенко продолжилась. Редакция Собака.ru попросила социологов образования Ксению Тенишеву и Людмилу Рудакову прокомментировать главные вопросы, которые возникают в связи с высказыванием спикера Совфеда.
Правда ли Петербург и Москва «собирают молодежь» со всей страны?
Людмила Рудакова: Это действительно так. Москва и Петербург как в силу количества, так и в силу качества местных университетов являются наиболее притягательными для обучения, куда действительно едут люди из разных регионов. При этом в Москву обычно приезжают люди из более южных регионов, а в Петербург — из северных.
Однако важно учитывать, что столицы притягательны не только с точки зрения обучения, но и жизни. Шансы на дальнейшее трудоустройство тут выше, чем в остальных регионах.
Правда ли значительная часть мест в столичных вузах приходится на слабые вузы и платные программы?
Ксения Тенишева: Некоторое время назад у нас была крайне неприятная ситуация в высшем образовании, когда это было большой проблемой. Можно было никуда не ходить, ничего не учить и просто получить диплом в каком-то маленьком никому не известном вузе. Однако сейчас это скорее не так.
Если помните, в середине 2010-х годов была проведена большая кампания по реструктуризации высшего образования, когда были закрыты многие небольшие университеты, а крупные слиты друг с другом. Одним из смыслов реформы была как раз борьба с этой проблемой. Конечно, в некоторой степени проблема сохраняется до сих пор, но она отнюдь не так остра.
Другое дело, что из-за очень большой доли, получающих высшее образование, у нас произошла девальвация университетского диплома (эта проблема, кстати, характерна не только для России). В итоге образование теряет ценность, оно перестает работать как различающий механизм, в том числе на рынке труда.
То есть история получения высшего образования правда стала «историей неудачников»?
Людмила Рудакова: Вопрос в том, что рассматривать как неудачу. Мне кажется, Валентина Ивановна понимает успех как работу по специальности. Это понятная с точки зрения государства позиция — оно вкладывает средства в то, чтобы подготовить биолога, и ожидает, что на выходе получит… биолога. То есть человека, который после освоения конкретной специальности будет работать по ней.
Однако если мы рассмотрим удачу/неудачу (или успех/неуспех) на уровне самого студента, то, возможно, для него является успехом нечто совершенно иное. К примеру, переезд из менее развитого с точки зрения экономики региона в крупный город с совсем другими возможностями.
И все же, может, правда стоит набирать «сколько нужно по нужным специальностям»?
Людмила Рудакова: С точки зрения государства, опять же, это весьма рационально, однако есть проблема. В Советском Союзе, где вся экономика и рынок труда контролировались государством, можно было сказать, сколько нам нужно, скажем, архитекторов или инженеров.
Однако сейчас рынок труда представлен во многом частными коммерческими компаниями. И если мы хотим понять, сколько нам нужно специалистов, необходимо, чтобы условные «Озон», «Яндекс», «Пятерочка», «Авито» и бесчисленное количество других компаний сели и сказали, сколько им нужно маркетологов, экономистов и программистов. Представить себе это не так просто.
Ксения Тенишева
Доцент Европейского университета:
Здесь есть еще одна проблема. Такой подход предполагает, что человек, готовящийся к ЕГЭ в 10–11 классе, уже знает, кем он будет через 5 лет. Это довольно… смело. Человек, идущий на биофак, не представляет, что такое быть биологом (что отчасти объясняется очень плохой и очень поздней профориентацией в России). Возможно, быть биологом после 4 лет обучения ему совсем не захочется.
Поэтому ожидать, что люди будут идти из вузов в профессию по какому-то жесткому, забетонированному каналу, нерационально. Так нигде не работает. При этом, конечно, есть профессии, которые востребованы больше, какие-то — меньше. Однако, к сожалению, вузы как большие институции довольно слабо реактивны и меняются очень медленно. Именно поэтому мы в свое время перепроизвели юристов и экономистов на несколько поколений вперед.
Почему бы тогда просто не ограничить прием в столичные вузы?
Людмила Рудакова: Если мы введем подобные запреты, то очень быстро найдется способ их обхода. Ребята из других регионов будут приезжать заранее и получать регистрацию в Петербурге и Москве. Если потребуется, не знаю, диплом об окончании местной школы, то абитуриенты из других городов просто будут переезжать еще в 10–11 классе.
Ксения Тенишева: Дальше есть еще один вопрос. Предположим, мы ограничим человеку образовательный выезд из регионов. Что эти регионы смогут предложить человеку, который мог бы учиться во ВШЭ или СПбГУ, но его туда не пустили?
В регионах очень узкие рынки труда, они очень специфические, связанные с довольно брутальной промышленностью или добычей полезных ископаемых. При этом сами условия жизни в этих регионах довольно специфические. На упомянутом Севере очень холодно, есть проблемы с логистикой, в некоторые населенные пункты можно добраться только вертолетом. На Дальнем Востоке просто все очень дорого и далеко не всегда есть то, к чему привык житель Европейской части страны, к примеру, не знаю, фрукты зимой по доступным ценам.
Что же тогда делать?
Людмила Рудакова: Было бы здорово, чтобы региональная инфраструктура обеспечивала хотя бы отдаленно похожие возможности на те, что доступны в крупнейших городах. К примеру, никто особенно не едет в Москву из Новосибирска или Томска, наоборот, это они притягивают к себе абитуриентов из соседних менее крупных городов.
Ксения Тенишева: Мы должны построить возможности для людей на местах. Люди должны оставаться не потому, что вертолет перестал летать на Большую землю, а потому что человек знает, кем он будет работать, у него будет хорошая городская среда, безлимитный интернет и яблоко зимой.
Комментарии (0)