Лисицкий, Родченко и Эйзенштейн: каким был арт-мир конца 1920-х в СССР?

3 января

Удалось связаться с Эль Лисицким, архитектором и книжным дизайнером (в прошлом живописцем). Поехали на троллейбусе вдоль реки на площадь Революции, около которой он жил в любопытном доме из необработанных бревен. Нас принимала его очаровательная немецкая жена. Она показывала рисунки ее детей (которые учатся в Германии) и архитектурные проекты своего мужа. Они были потрясающе выполнены, с использованием миллиметровой бумаги, клейкой прозрачной бумаги, лака и прочего для достижения фактурных эффектов. Его чертежи предназначались для амбициозных общественных зданий огромной инженерной сложности — ​самая откровенно бумажная архитектура из всего, что я видел. Он также показывал много книг и фотографий, некоторые из них весьма изобретательные, напоминающие Мохой-Надя (венгерский художник. — Прим. ред.). Я спросил, пишет ли он картины. Он ответил, что он пишет, только когда ему нечем больше заняться, а этого никогда, никогда не бывает. Открытку Гропиуса (один из основателей Баухауса. — Прим.ред.) Лисицкий принял хорошо. Видимо, он в дружеских отношениях с Баухаусом.

<...>

Час спустя мы ушли от него с О'Каллаган (политическая активистка из Ирландии. — Прим.ред.) и Третьяковой (жена драматурга Сергея Третьякова. — Прим.ред.) на встречу с Родченко и его талантливой женой. Оба говорили только по-русски, но оба — ​ блистательные, многогранные художники. Родченко показал нам ужасающее разнообразие всего: супрематистские картины (им предшествуют наиболее ранние геометрические вещи из всех, что я видел, сделанные с помощью циркуля), гравюры на дереве, на линолеуме, плакаты, книжки, фотографии, кинодекорации и так далее. Он не писал картин с 1922 года, посвящая себя фотографическим искусствам, в которых он мастер. Жена Родченко — ​художественный редактор в «Кино». Когда я показал ей фильм миссис Саймон («Руки» Стеллы Саймон), она очень заинтересовалась и попросила четыре кадра для публикации в статье. 

14 января

Вместе с О'Каллаган [приехали] в «Рускино» на встречу с Эйзенштейном. Он был невероятно приветлив, шутлив в разговоре, на вид почти клоун. Он изучал (как мы позже узнали от Третьякова) архитектуру в Риге, во время войны работал художником в Красной армии. Год работал с Мейерхольдом, затем два года в Пролетарском театре, а потом в 1924-м стал работать в кино. «Потемкин» был его вторым фильмом. 

Мы посмотрели четыре катушки «Октября» — ​его революционный фильм, который должен был быть готов три месяца назад, но будет закончен только к февралю. Монтажное и операторское мастерство Эйзенштейна тут очевидны, особенно в сцене Июльского восстания. Мы не видели штурм Зимнего, который является кульминационным моментом фильма. Но проявились и некоторые недостатки: он, кажется, поддается тяге к красивому кадру, например в сцене с поднимающимся мостом. Ритм тоже временами слишком быстрый. Тем не менее фильм кажется удивительным достижением.

После «Октября» мы также посмотрели его фильм о реконструктивном периоде «Генеральная линия», задача которого — ​показать разницу между старыми и новыми методами сельскохозяйственных работ, животноводства, ведения молочного хозяйства и так далее. Части до сих пор не смонтированы и дают прекрасное представление о сыром материале, с которым работает Эйзенштейн: крестный ход с иконами, молитва в поле, жатва, ветер, дождь, пропеллер. Мы спросили, не зависит ли совершенство эйзенштейновских фильмов в большей мере от монтажа, чем от съемок. Он засмеялся и ответил, что критики писали, что его съемки «тщательно подготовлены», и он, как человек, не лишенный юмора, стал это повторять.

После того как «Генеральная линия» будет окончена, быть может в июне, он надеется посетить Америку. 

19 января

Отправились в Школу художественной культуры с Диего [Риверой], Даной (литературовед. — Прим. ред.) и Петром (переводчик. — Прим. ред.). Диего представил нас профессору Штеренбергу, с которым он был знаком в кубистский период в довоенном Париже. Штеренберг теперь один из наиболее влиятельных преподавателей живописи в Москве и, безусловно, один из самых интересных живописцев, что мы видели. Сейчас в его работах едва ли осталось что-либо от кубизма — ​примитивистские портреты и фигуры, прекрасные постэкпрессионистские натюрморты, любопытные камерные штудии цветов и травы, декоративная ширма, напоминающая Корина в Метрополитене.

Пока ходили по школе, встретили Фалька, который был лидером «Бубнового валета» и, возможно, лучшим из русских кубистов. Он теперь профессор живописи в школе. Мы пошли к нему в мастерскую, чтобы посмотреть его последние работы, поскольку директора интересовали только его кубистские вещи, которые сам Фальк считал пройденным этапом, и только они были включены в экспозицию.

За прошедшее десятилетие Фальк прошел много стадий: от кристаллического кубизма (без дезинтеграции) до плоских геометрических фигур, от Рембрандта, Сезанна в его «период грецкого ореха», Шардена, затем к крепкой реалистической шпейхероподобной фазе, некоторым импрессионистическим экспериментам, а теперь к сильному, старательно скомпонованному реализму, напоминающему Маршана в пейзажах, Сегонзака в натюрмортах и портретах.

В ателье Родченко мы видели множество интересных и изобретательных проектов и макетов мебели: рабочие столы, шкафы для бумаг и так далее. Татлин, который говорил на таком же плохом немецком, как я, был очень скромен и мил. Он проработал тут всего два месяца, но просто обязан был показать нам прекрасные металлические конструкции своих учеников. Скульптура показалась в целом довольно неинтересной — ​лепка из глины с натуры. Вещи из дерева были лучше.

16+