Алексей Старков: «Изучая чужие фотографии, мы изучаем себя»

На мой взгляд, ваша главная точка пересечения с миром моды – использование фотографии как художественного медиа. Для моды фото – это презентация одежды или моделей как объектов желания, а вы с какой целью его используете?

Я работаю с выброшенными или потерянными фотографиями. Когда мы сталкиваемся с ними, ничего не зная о тех, кто на них изображен, то вытаскиваем из увиденного тот контекст, который в нас уже присутствует, анализируем на основании личных ассоциаций – на что из моей жизни это похоже, оцениваем с позиций того, что есть у нас самих – одежда, прическа, признаки времени. И это располагает к объекту, который как бы к нам не относится, а поскольку мы не можем с ним коммуницировать, то основываемся на визуальных образах – и мода в широком смысле слова занимается тем же. Так работает любая арт-медиация: на выставке экскурсовод не просто рассказывает об экспонатах, а обращается к слушателям, их персональному опыту.

Фэшн-дизайнеры часто работают с архивами модных домов, в старых изображениях ищут вдохновение для новой коллекции – вы занимаетесь тем же?

Если человек пришел в модный дом, то уж точно имеет отношение к моде, находится в ее контексте. У меня история более сложная: а почему мы вообще что-то ищем именно в прошлом?

Обычно это воспринимается как эскапизм – когда не устраивает настоящее, то обращаются к прошлому, чтобы вернуться в «золотой век».

Я имел в виду немного другое. Почему дизайнер из Нижнего Новгорода обращается, скажем, к чувашской культуре? Тут может быть целый спектр ответов: начиная от его семейной истории и заканчивая чисто визуальным интересом к другой культуре. На снимки это тоже распространяется. Я ничего не знаю о людях на найденных фотографиях, поэтому воспринимаю их просто как колоритные типажи, культурные клише, из которых рождается целый образ.

У британского антрополога Кейт Фокс есть интересное наблюдение: когда мы изучаем старые фотографии, на которых изображены представители разных стран и социальных классов, то с позиций нашего времени классовые и национальные различия стираются, и мы видим только эпоху. То есть люди, живущие в одно время, похожи друг на друга, кем бы они ни были.

С одной стороны, я с этим согласен, но любая эпоха – очень широкое понятие. То, что мы называем «эпохой», это, по сути, наши выжимки из представлений о том или ином времени. Я использую семейные фотографии, на которых люди запечатлены в бытовых ситуациях, и это дает исследователю большой антропологический материал. Сейчас есть тренд на «личное краеведение», когда говоришь об эпохе с позиции не исторических деятелей, а, например, своей бабушки. Нам сейчас говорят: 90-е – это было время национального унижения, а она рассказывает, что для нее это было время возможностей. И кто тут прав? Все! Обращение к частным историям – это для меня рабочий путь, я его использую в своих практиках. И, как мне кажется, модные дизайнеры работают так же – пропускают через себя то, что находят в прошлом.

Я пытался выяснить, когда впервые в моде начали использовать фотоснимки, и нашел публикацию 1947 года в журнале Life. Там пишут про новый тренд – печатать на ткани изображения знаменитостей. Но самое удивительное, что люди наносили на платья и свои собственные лица.

Это то, о чем говорил Энди Уорхол, – черно-белая Норма Джин умирает, а цветная Мэрилин Монро будет жить вечно. Нанося свое фото на одежду, человек получает свои 15 минут славы. Обычно печатают изображения тех, кто этого достоин, и когда печатаешь себя, то как бы поднимаешься в этот пантеон. Еще первобытный человек прикладывал руку на стену к стене пещеры чтобы заявить миру: я есть!

Вы обращали внимание, что на коллективных фото все сразу же ищут себя? Психологически это объяснимо: человеку в первую очередь интересен он сам. Почему же тогда не исследовать свои фотографии? Это кажется более естественным – изучать себя, а не других.

Изучая чужие фотографии, мы изучаем себя, просто опосредованно. В этом смысле и художники, и обычные люди находятся в одинаковой позиции. Для кого-то это может быть история, связанная с психологической травмой, чужое фото – это способ отстранения. Детей просят показать на кукле, где болит, а взрослый говорит о себе в третьем лице.

Для вас это вид аутотерапии?

Мне бы не хотелось предлагать свои работы как рабочую схему. Это просто попытка показать, как можно взаимодействовать с похожими ситуациями.

Одна из ваших рабочих техник – цианотипия, старинный фотографический процесс, который по эффекту чем-то напоминает тай-дай, очень трендовый сейчас способ обработки ткани.

Меня цианотипия привлекает тем, что это предвестник фотографии – конечно, еще не такой совершенный. А сама по себе эта техника очень натуральная: материалы вокруг нас выцветают, линяют, если отодвинуть шкаф, то можно увидеть, что стена за ним более насыщенного цвета. И когда мы смотрим на старые, выцветшие снимки, даже они могут нас захватить. Эту технику может освоить каждый – похоже на ваш пример печатания своего лица на одежде. При этом мы же сами еще и творцы – можем выбрать, что изображать, независимо ни от кого модернизировать свою одежду.

Это то, что сейчас называют кастомизацией. Но тут есть и другая тема – придумать для новой вещи историю, которую она на самом деле не прожила. Отсюда эта искусственно состаренная одежда, которая «помнит» то, что с ней не происходило. На самом деле джинсы должны протираться от того, что их носят, а не трут специальными камнями на фабрике.

Да, вы как бы приобретаете готовую жизнь. Как в компьютерных ролевых играх: можно самому создать персонаж, а можно рандомно выбрать готовый. Покупая джинсы в секонде, вы вместе с ними присваиваете чью-то историю. Но ведь эта вещь вас чем-то заинтересовала? Вы же готовы принять это пятно на одежде?

С чем вы связываете эту популярность секондов, гаражных распродаж? Мне их поклонники рассказывали, что для них это не про экономию, им просто интересно носить на себе чью-то чужую жизнь.

Мы живем в мире одноразовых вещей: если они ломаются, их легче заменить, чем починить. Поэтому что-то «аналоговое» из прошлого захватывает. Отсюда популярность виниловых пластинок, фотографирования на пленку – хотя очевидно же, что легче фотографировать и слушать музыку в телефоне. Я думаю, в мире легкой воспроизводимости приобретает ценность что-то уникальное, ни на что не похожее. Даже если это просто дырка на джинсах – это уже отличает их от всех других.

Вы принимали участие в модных показах нижегородских дизайнеров, например, были моделью бренда KICHKA, который переосмысливает традиционную одежду. Вы уже вошли в локальную фэшн-индустрию?

Это слишком громко сказано! Меня просто несколько раз привлекали в качестве ходячей вешалки. Нижний хоть и яркий город, но модные события происходят у нас не в том масштабе, как в столицах, многие художники и деятели моды знакомы друг с другом. Мои знакомые посчитали, что я могу с этим справиться, а мне было приятно оказаться в необычной для себя ситуации. И потом, художники – люди себялюбивые, любят собой наслаждаться, и в этом смысле я ничем не отличаюсь.

То есть в этом был акт нарциссизма?

Думаю, абсолютно нормально обладать любовью к себе в здоровой мере. Работа модели похожа на актерство, просто на более короткой дистанции: тебе дают образ, и ты уже думаешь, как этот персонаж думает, ходит выглядит. Уже давно художник – это не только тот, кто с кисточкой или зубилом создает произведения. Сейчас есть художники – слэш ученые, биологи, космонавты, стриптизеры и так далее. Я попал на чужую территорию и познакомился с другими мастерами, которые создают одежду, макияж, прическу, маникюр, – это ведь тоже художники!

У вас есть желание выпустить свою коллекцию? Скажем, дроп в технике цианотипии.

Я бы поучаствовал в этом, если бы меня пригласили, пока у меня не хватает мотивации самому этим заняться. Это новая непонятная для меня область: вот если бы нашелся Вергилий, который показал, как там все происходит...

На этой ассоциации фэшн-мира с кругами ада предлагаю и закончить наш разговор.

Да, я думаю, там фактурно – найдется много материала для творчества.

Вместе с Алексеем Старковым путешествуем по эпохам, собирая и переосмысливая фэшн-образы. Костюм денди, пролетарская алкоголичка или психоделический трикотаж Игоря Андреева – все становится частью фотоархива, где каждое изображение словно претерпело испытание временем, но на самом деле искусственно состарено самим художником.

Текст: Сергей Костенко
Арт-директор, макияж и волосы: Юлия Анисимова
Фото: Артем Шагалкин
Аналоговое фото: Дмитрий Штыров
Ретушь: Артем Шагалкин, Петр Осипов
Дизайнер: Игорь Андреев
Художник: Алексей Старков
Фото работы из автопортретов художника: Арина Федотова
Стиль: Анастасия Копейкина
Сет-дизайн: Алиса Мохонова