ИНТЕРВЬЮ С ДЖЕММОЙ АВЕТИСЯН ПОСЛЕ ПОБЕДЫ НА «ЗОЛОТОЙ МАСКЕ»

Какие были ощущения, когда назвали твоё имя на «Золотой Маске»?

Это было неожиданно. Конкуренция серьезная. С большим уважением отношусь к Алексею Борисовичу Франдетти, и оказаться с ним в одной номинации — честь. Первые секунды не осознаешь, что произошло. Полное понимание приходит на следующий день, когда на телефон начинают поступать звонки и сообщения. Безумно приятно и ценно получить признание профессионального сообщества — это знак, что тебя видят и оценивают на высоком уровне. Но это не только моя победа. Спектакль «Восемь женщин» создавался большой командой: артистами, постановочной частью, цехами. Горжусь, что театр уже не первый год укрепляет позиции на таких конкурсах. Но это не предел. Будем двигаться дальше и доказывать, что наши работы достойны наград.

А как изменилась жизнь после?

Думаю, это романтизированная история — будто после чего-то жизнь меняется. Меняться можешь только ты. Жизнь идет своим чередом. Так же ставлю спектакли, работаю с двумя прекрасными командами — «Первого театра» и Красноярского музыкального театра. Так же прихожу в репетиционный класс, что-то ищу, что-то знаю, в чем-то сомневаюсь. К счастью, когда переступаешь порог театра, ты не приносишь с собой награды — они в репетиционном зале ничем не помогут. Это иллюзия. Приходишь только ты и те смыслы, которые хочешь донести, которыми стремишься заразить и вдохновить команду.

Задача режиссёра – чтобы каждый в команде чувствовал себя соавтором. Как этого добиться?

Это процесс, и не всегда гладкий, потому что все мы разные. Я с первых шагов в профессии поняла: важно быть собой. Когда ты естественен, люди это чувствуют и располагаются к тебе. Второе — режиссер должен четко видеть цель. Даже если не проработан каждый шаг, но понятен финальный результат — команда пойдет за тобой. Это неосязаемые вещи, которые сложно вербализовать, энергетическое, интуитивное поле. Лидер невозможен без харизмы.

Ты часто работаешь с классикой, но тебя отмечают за современный язык. Как адаптировать классику для сегодняшнего зрителя?

Метод действенного анализа позволяет найти в любом произведении ключевые, фундаментальные события — столпы, на которых держится история. Есть чувства, которые знакомы каждому: первая любовь, ревность, потеря, поиск себя. Неважно, ставишь ты Шекспира или Толстого — нужно понять суть. Мой мастер Сергей Николаевич Афанасьев рассказывал историю про известного режиссера, который ставил «Гамлета» с детьми и спросил их, почему Гамлет такой. Один мальчик ответил: «У него убили папу». Мы часто накручиваем сложные философские конструкции, а суть бывает проста.

Как не перейти грань между актуализацией классики и вмешательством в авторский замысел?

Сложный вопрос. В искусстве четкой грани нет, в отличие от точных наук с формулами и аксиомами. В этом и сложность, и красота. Искусство субъективно, и понятие этой грани сводится, во-первых, к внутренней культуре и воспитанию зрителя. Во-вторых, к пониманию и профессионализму режиссера. Истины в нашей профессии все-таки есть. Образование дает нам инструменты, которые, подобно скальпелю хирурга, позволяют точно извлечь главную боль и суть пьесы. Мой мастер сказал фразу-постулат: «Все, происходящее на сцене, должно быть или прекрасно, или необходимо».

Хорошо, грань условна, но есть внутренний ориентир. Для тебя он в чём?

Теодор Курентзис очень точно сказал: «Искусство — это путь от раны к ране». Моя задача — найти эту рану, проявить и показать ее. Хорош тот спектакль, где зритель чувствует боль персонажа. Неважно, Анна Каренина это, Зоя Пельц или Васса Железнова — у каждой есть своя рана, которую нужно вскрыть. Чтобы зритель мог ее почувствовать и прикоснуться к ней. Вот и все.

А как ты работаешь с пространством?

Пространство для меня — это создание атмосферы. Оно всегда условно. Я избегаю как бытовой подробности, так и музейности. Стараюсь использовать знакомые символы, через которые рождается нужное ощущение. Например, пространство с парой чемоданов, креслом и лампой может читаться как московская советская квартира. А двенадцать серых колонн легко превращаются в безликий город.

Тебе часто задают вопрос про возраст. Молодой режиссёр, руководитель... Возраст помогает или мешает?

Считаю, это преимущество. Много сил и энергии, которые можно вложить в работу. С другой стороны, для некоторых людей это становится странным условием, которое вызывает вопросы. Но, по большому счету, неважно, сколько тебе лет, какого ты пола или национальности. Важен художественный результат.

Отношение к женщине и мужчине в профессии разное?

Это фундаментальная основа нашего общества, менталитета. Изначально у мужчины и женщины были разные функции, и этот код в нас очень глубоко сидит. Главное — самому себе не давать поблажек. Если начинаешь говорить: «Мне всего 27, я же девочка» — это значит делать себе скидку. Никаких поблажек. Это был бы не шаг, а огромный скачок назад. Это слабость. Конечно, бывают моменты, когда сомневаюсь или хочу отдохнуть. Можно взять день, отменить встречи. Но после — возвращаешься и работаешь двенадцать часов без перерыва.

Музыкальный театр называют синтетическим жанром. Что первично: драма, визуал или музыка?

В музыкальном театре первична музыка. Это его суть. Она — главенствующий элемент, будь то оперетта, мюзикл или опера. И она несет не развлекательную функцию, а глубокую музыкальную драматургию. Композитор все в музыке зашифровал: паузы, смены тональности, гармонии. Задача режиссера — это расшифровать. В драматическом театре ты работаешь только со слоем текста. В музыкальном — с музыкальным и текстовым. Задача — соединить их и воплотить на сцене.

А какую роль музыка играет в твоей жизни?

Колоссальную. Фундаментальную. Если убрать музыку, я, можно сказать, перестану жить.

Когда появилась эта связь?

С детства. Я с юности играю на барабанах, фортепиано, гитаре. Но осознала эту связь лет пять назад, когда начала профессиональный путь. Поняла, что в каждой моей работе есть музыка. Без нее спектакль становится пустым, теряет что-то жизненно важное.

Почему люди ходят в театр сегодня?

Думаю, за живой эмоцией. За теми вопросами, которые иногда страшно задать. Мы приходим и на два часа погружаемся в другую реальность. Каждый спектакль — это отдельная вселенная. И главное — это живое общение. Ключевое слово — живое. Кино уже отснято и смонтировано. В театре вы сами выбираете, на что смотреть. Как говорит мой мастер: «Спектакль — это глубокая правда жизни в яркой театральной форме». Действие может происходить где угодно — в волшебном городе, советской квартире или вымышленной стране. И хотя условия и персонажи могут не соотноситься с реальностью, мы неожиданно узнаем в них себя, своих близких, пережитые ситуации. Сходить на один и тот же спектакль дважды — значит увидеть два разных спектакля. Даже с тем же составом артистов будет другое, неповторимое проживание. В этом и есть магия театра.