Как семья Куниных более ста лет хранит коллекцию мирискусников и их круга? В ней — Бенуа, Григорьев, Петров-Водкин и Серебрякова!

Кто такие Кунины и как брак по любви привел к уникальной арт-коллекции

Линия нашей семьи, связанная с коллекцией, отсчитывается от моего прадеда по отцу Карпа Абрамовича Кунина, родившегося в Могилевской губернии. Став купцом первой гильдии, тот получил право жить вне черты оседлости и перебрался в Самару, где владел судами и занимался сплавом леса. Его первая супруга умерла, и он женился второй раз — на женщине с детьми. Так в семье стало больше десяти детей, а мой дед Яков Карпович, составитель коллекции, был самым младшим. Семейное дело целиком перешло по наследству к его старшему брату, а остальные должны были учиться. Как сын купца первой гильдии, дед имел право жить в Петербурге и здесь в 1912 году поступил в Институт высших коммерческих знаний. Обучение шло с большими перерывами, в 1919-м Яков только окончил третий курс — повлияли революция и бюрократические сложности. Например, его высылали из города за то, что он не предоставил купеческого свидетельства. Параллельно с учебой Яков Карпович работал в семейном деле, уже перешедшем на тот момент по наследству к старшему брату.

А еще в Петербурге он познакомился с русской девушкой Александрой Ивановной Домахиной, и в 1920 году они поженились. Исповедовавшая иудаизм семья Куниных была довольно ортодоксальной (например, в шаббат никто не должен был работать, поэтому домработнице говорили: «Маша, захотите чаю!»). Так что брак с Александрой Ивановной одобрения у родственников не нашел, и деду (еще и младшему) в наследство досталось только столовое серебро. Но этот роман и брак оказали непосредственное влияние на формирование коллекции. Якова Карповича и его первую жену объединяли интерес к искусству и театру — познакомились они в очереди за билетами в оперу. Александра Ивановна, видимо, была мотором в его жизни, поэтому после ее смерти в 1922 году собрание практически не пополнялось.

Как появилась коллекция из работ мирискусников и их круга

Работы собрали за пять лет — с 1918 по 1922 годы. То есть в послереволюционную эпоху, когда вокруг были голод и холод. Художники, которые жили в Петрограде, продавали свои работы очень дешево. А у деда к этому моменту было какое-никакое наследство (то самое столовое серебро). К тому же, он стал занимать руководящую должность в транспортной организации. Появилась финансовая возможность реализовать свою любовь к искусству. В это же время они с женой познакомились с Надеждой Евсеевной Добычиной — первой русской галеристкой. (Недавно, кстати, в Музее русского импрессионизма в Москве прошла выставка, посвященная ее кураторству, и вышла монография искусствоведа Ольги Муромцевой, так что ее имя стало еще более известным.) Яков Карпович и Александра Ивановна, видимо, встретили Добычину на какой-то выставке. Большинство произведений в собрание пришли через нее, она направила их интерес. Ведь если просто скупать все, что нравится, это не будет коллекцией: нужна целостность. В нашем собрании — работы художников, близких к объединению «Мир искусства»: его члены или участники их выставок. Всего — 55 авторов, из которых только трое не относятся к мирискусниками. Поэтому коллекцию можно назвать достаточно чистой и полной.

Что о собрании думали современники, или как Сомов ругал Григорьева

Константин Сомов писал о нашем собрании в своих дневниках так: «За чаем сидел между Полоцкой и Добычиной, кривлявшейся и гоготавшей. У Куниных большая картинная галерея. Хорошие Бенуа и много неинтересных и плохих холстов, но все русские художники представлены». Хотя что значит «все русские художники»? Например, Репина у нас в коллекции нет, он не мирискусник. «Плохие холсты» — тоже, конечно, очень субъективная оценка. Тех художников, что не были близки ему по каким-то устремлениям, более авангардных, скажем, Петрова-Водкина, Сомов мог называть «неинтересными». Про Бориса Григорьева он вообще писал, что тот «замечательно талантливый, но сволочной, глупый, дешевый порнограф». Мнения могут быть разными, но Добычиной и вслед за ней Куниным удалось собрать то, что потом оказалось интересным и важным.

Сохранились и воспоминания Сомова о проходивших у Якова Карповича с Александрой Ивановной музыкальных встречах: «Вечером мы были с Анютой у Куниных на концерте Полоцкой-Емцовой, которая положительно замучила Шуманом – играла шесть длинных вещей без перерыва с 22 до часу». Эти концерты проходили на Шпалерной улице. 

Как коллекция Куниных сохранилась во времена раннего СССР и пережила блокаду

После революции один самарский знакомый предложил моему деду поселиться в петроградской квартире уехавших в эмиграцию богатых людей, чтобы присматривать за ней и не допустить разграбления. Контингент там жил такой, что сына купца первой гильдии назначили председателем Комитета бедноты. А поскольку Яков Карпович сам относился к слоям, понесшим во время революции некоторые утраты, то старался на этой должности оберегать квартиры от излишне варварского отношения. Этажом выше в его же доме находилось жилье генерала, военного министра временного правительства Алексея Андреевича Поливанова. Во время обыска тот был в отъезде, а присутствовавший на месте дед смог убедить товарищей, что найденные мемуары не являются контрреволюционными записями. Когда Поливанов перешел на сторону большевиков и вместе с правительством уехал в Москву, свою квартиру передал в пользование Куниных. Там собрание находилось и экспонировалось до Второй мировой войны. Как именно это выглядело, сказать, к сожалению, нельзя. Сохранилась только маленькая, двухсантиметровая фотография: на ней мой дед в студенческой фуражке, а сзади — картина Крымова «Зимний вечер».

В начале блокады Ленинграда дом загорелся из-за зажигательной бомбы, пожар был локализован на крыше, но снаряды также попали во двор. Поэтому нигде не осталось стекол и рам, помещение пришло в непригодное для жизни состояние. Тогда дедушка с бабушкой (второй своей женой) и всей коллекцией переехали к родственникам. Блокаду пережили своеобразной коммуной — вместе с сослуживцем деда и нашим родственником Иваном Степановичем Астаповым, участником «Боевого карандаша» (советское творческое объединение ленинградских художников, выпускавших агитационные плакаты и сборники сатирических рисунков. — Прим.ред.). Сразу после войны Яков Карпович получил ту квартиру, в которой мы и живем сейчас, здесь же с тех пор хранится собрание.

Как коллекция стала закрытой, а картину Сарьяна чуть не потеряли на выставке  

Как я уже сказал, после смерти Александры Ивановны практически не приобретались новые работы. Это могло быть связано с ее ролью в составлении коллекции или тем, что дед после перенесенного тифа (от которого и скончалась первая жена) был вынужден перейти на другую работу. А еще многие художники тогда покинули страну. Постепенно собрание стало закрытым: при жизни Якова Карповича приходили его друзья и сослуживцы, после его смерти — коллекцию практически никто не видел. Возможно, повлиял характер моих родителей или то, что в советское время и в 1990-е было довольно много случаев квартирных краж. Так что к нам домой приходили только искусствоведы. При этом отдельные работы участвовали в довольно в большом количестве выставок: и в 1920-е, и в 1930-е, и в 1960-е. Я хорошо помню экспозицию 1986 года в «Манеже», когда все огромное здание было набито вещами из частных собраний Ленинграда, которые раньше никто не видел. Но после 2010-го произведения из нашей коллекции нигде не выставлялись. 

В 1966 году несколько работ из собрания, в том числе картину Мартироса Сарьяна, взяли на выставку в Русский музей. После она поехала в Москву, а потом — за границу (к слову, без согласия семьи). Спустя какое-то время моему отцу принесли извещение, что на станцию «Ленинград-Товарный-Московский» пришел ящик, который нужно получить в течение трех дней, иначе содержимое будет национализировано. Папа нашел «левака», который был готов отвезти картины на машине. На станции при погрузке ящик упал на асфальт. Шофер разозлился и просто уехал. Отец правдами-не правдами нашел вторую машину. Ящик довезли, занесли в парадную, папа вскрывает его и видит: картины не те! Так у нас дома сутки пробыли работы из собрания Русского музея, но их вскоре благополучно забрали. А через несколько дней вернулись и наши картины, правда, у Сарьяна разбили стекло, и была царапина на краске. Темперу тогда в Ленинграде никто не реставрировал, отцу сказали, что надо везти полотно в Москву,  но он ответил: «Нет уж, там мы только что были!» Так с тех пор картина Сарьяна «В Персии» висит с царапиной.

Чем уникальна выставка «Последнее закрытое собрание. Коллекция Куниных»?

Наконец представилась возможность показать всю нашу коллекцию из более 230 работ целиком в KGallery! И я этому очень рад. Это не только культурная единица, но и шанс для некоторых произведений и даже художников, которые в другом формате никогда бы не увидели зрителя, выйти в свет. Они очень интересные — просто не на слуху. Среди таких вещей — рисунки замечательного, но малоизвестного художника Константина Кузнецова. Мне очень нравится его работа тушью и пером, изображающая бабу — то ли игрушку, то ли человека: дородную и самодовольную. Совершенно замечательная, двойственная вещь.

Или «Покинутый Амур» Анны Ремизовой-Васильевой, творившей под псевдонимом«Мисс» — работа в духе Обри Бердслея. Сейчас художницу, к сожалению, также очень мало знают вне круга специалистов.

На какие работы обратить особое внимание на выставке в KGallery?

Николай Рерих «Холмы»

Из двух произведений Рериха в нашем собрании на выставки чаще просят «Путивль», хотя «Холмы», на мой взгляд, — вещь гораздо более таинственная и интересная. С виду немного напоминает его поздние горные пейзажи, но это русский период! Владимир Леонидович Мельников (культуролог, искусствовед, экс-замдиректора музея-института семьи Рерихов. — Прим.ред.) по году написания предположил, что эти холмы нарисованы на берегах озера Пирос, где Рерих проводил раскопки. Если это так, то изображена земля, под которой находятся многовековые тайные захоронения. И работа этой загадочностью дышит.

С другой стороны, моя бабушка говорила, что это — чересполосица. Проблема российского землепользования, возникшая еще до Петра I, когда разным владельцам принадлежали маленькие участки, что затрудняло их обработку. Победить эту проблему удалось только при коллективизации. И на картине заметно, что у кусочков разные владельцы — где-то земли только что вспаханы, где-то уже есть светло- и даже темно-зеленые всходы.

Получается, что внизу — древняя тайна, а сверху — современная проблема!

Кузьма Петров-Водкин «Цветы»

Работа создана в 1914 году, когда художник работал над росписями соборов и эскизами витражей. Это букет цветов, стоящий на краешке стола-полоски. И сверху — желтый фон. Мне это напоминает деисусный чин в иконописи, в котором святые с двух сторон идут к Христу не по земле, а по условной плоскости под названием позем. Такой же, как край стола под синей скатертью в этом натюрморте. И золотой фон стены тоже как будто отсылает к иконе. Но это сугубо мое видение.

Борис Григорьев «Портрет Добужинского»

Здесь изображен художник Добужинский на улице средневекового города. Из окна высунулась женщина,  мимо проходит еще один мужчина, несколько призрачная фигура. Я согласен с трактовкой искусствоведа Тамары Галеевой, предложенной ею в каталоге выставки. Она пишет об ощущении иностранца, впервые оказавшегося в незнакомом месте, тот смотрит на здешнюю жизнь со стороны. Поэтому Добужинский тут несколько визионерский.

А моя бабушка говорила про эту работу, что двум мужчинам сложно разойтись на узкой улочке, если из окна высунулась женщина. Добужинский при этом с блокнотом: как будто раздумывает, как перенести увиденное в свое творчество. Мне приходилось слышать и другие, кажется, совсем неподходящие трактовки. В любом случае в этой картине есть загадка, о которой стоит подумать.

Выставка «Последнее закрытое собрание. Коллекция Куниных» пройдет с 17 октября по 8 марта в KGallery, 16+.

Подробнее здесь.